Сдаюсь:
– Честно говорю. Не слышал.
– Ну, ничего, ничего… не стыдно не знать, стыдно не учиться. Ну, давайте вам парочку роботов покажу.
Соглашаюсь. Так надо, соглашаться, разделять интересы хозяина, если начальник без охоты жизни не видит, надо с ним в лес ездить и уток подстреленных из болота в зубах притаскивать, если хозяин на роботах повернут, значит, надо все эти зловещие долины выучить, роторы-статоры-транзисторы, или нет, вру, транзисторы сейчас только в музее увидишь между сеймурией и трицератопсом.
– Ну вот, смотрите… похож он на человека?
Смотрю на что-то смешное, неуклюжее, прямоугольное, комично идущее по столу. Что-то дошагивает квадратными ножками до края стола, собирается упасть, машинально протягиваю руку, подхватываю.
– А зря подхватили. Он бы ещё за край руками уцепился, еще поднялся бы. Ну как вам… нравится?
– Здорово.
– Да вы мне скажите, нравится или нет?
– Нравится. Смешной.
– Отлично. А теперь с девочкой вас с одной познакомлю… Да не прихорашивайтесь вы, очки не поправляйте, не настоящая она, старания ваши не оценит… – Коган хлопает в ладоши, – Элла!
Что-то поднимается из темноты соседней комнаты, что-то выходит к нам в коротенькой юбчонке, протягивает мне руку. Смотрю на Эллу, не верю, что не настоящая, кудряшки выбились из короткого пучка волос, ямочки на щеках, бретелька сбилась на плечо…
Чувствую, что краснею. Думаю, для каких целей хозяин приобрел эту Эллу, тут же отгоняю от себя нескромные мысли, не отгоняются, лезут, лезут в голову…
– Ну как вам Элла? Нравится?
– Ну да, красивая.
– Нет, вы скажите, нравится или нет?
Вздрагиваю. Начинаю побаиваться, как бы радушный хозяин не предложил мне сделать с этой Эллой что-нибудь, что обычно с такими эллами делают.
– Н-нет.
– Чего? Не нравится?
– Не…
– А что так?
– Не… ненастоящая она какая-то… не поймешь, то ли человек, то ли кто… и движения такие… и глазами вращает…
– Ладно, Элла, иди, не пугай гостя… видишь, не понравилась ты ему…
Спохватываюсь:
– Из-звините, что я так…
– Да ничего, ничего… а вот скажите, когда вы ко мне пришли, там в приемной секретарша сидела…
– Ага.
– Она вам как? Понравилась?
– Ага… живая такая, веселая…
– Ну-ну, грудь пятого размера, да? Ладно, смех смехом… а это вот синдром зловещей долины и есть. Элла-то по образу и подобию секретарши моей сделана. А вам не нравится.
– Не… недоработана она как-то. Мимика, жесты…
– Вот-вот. Что-то похожее на человека, но не человек. Мозг наш теряется, не знает, что делать… с ума сходит…
– Ага.
– Так вот… в мозгу нашем граница есть, где человек, где не человек, а где что-то среднее. А вы, значит, нейрофизиолог…
– Да.
– А можете сделать так, чтобы у человека восприятие это сдвинулось? Чтобы он обычного человека воспринимал как нечто среднее?
– М-м-м… ну… это время надо…
– …его у вас с избытке будет.
– И деньги… оборудование…
– …тоже.
– Тогда можно.
Туннель сворачивает, начинает потихоньку подниматься вверх, – это значит, что осталось немного.
Говорю:
– Осталось немного.
Из горла вырывается хрип, сам пугаюсь своего голоса.
Парень оборачивается:
– Что?
– Немного осталось… километра два…
Парень скрипит зубами. Парень… не нравится мне этот парень, очень не нравится, какой-то он… на человека толком не похож.
На человека…
…не похож.
Спину прошибает холодный пот.
Вот оно.
Началось.
Понимаю, что хозяин включил луч.
А хозяина зовут Коган.
– Ну что, друг мой, спешу вас обрадовать… луч ваш работает.
Неумело рапортую:
– Рад стараться.
– Отлично… читали, да? – Коган протягивает мне сложенную газету, – вот… бойня в Забугорске, в маленьком уральском городке жители перебили друг друга…
Пол хочет уйти у меня из-под ног, еле успеваю поймать.
– Ничего себе… так вы… зачем мне луч заказали… чтобы…
– …а вы как думали. Оборонка проплатила. Вот что, вы человек смелый… со мной поедете, посмотрим, что там, и как.
Тогда я даже не смог возразить ему, послать его куда подальше.
Тогда…
Кап…
Кап…
Кап…
Кап…
Туннель поднимается, резко сворачивает вправо, значит, скоро и выход. Мы его не видим, потому что сейчас ночь, ладно, ночью в лесу как-нибудь не пропадем, а там…
Да.
На земле семь миллиардов человек, как-нибудь затеряемся.
Смотрю на двух тварей передо мной, вздрагиваю от каждого их шага, от каждого жеста, когда это они успели превратиться из людей в черт знает что, они сами-то не замечают, как они выглядят… нет, ничего не замечают, идут, взявшись за руки, он ей отдал свою куртку, чтобы не замерзла.
Отчаянно пытаюсь объяснить себе, что это люди, люди, чёрт побери, люди, а не что-нибудь, что мне мерещится.
Не объясняется.
Вспоминаю, как я их видел, когда они были людьми, то есть, что я говорю, когда я видел их людьми.
Киваю девушке:
– Раздевайтесь.
Девчонка оторопело смотрит на меня:
– К-как… при вас?
Спохватываюсь:
– Ну, я отворачиваюсь, всё, всё… и туда ложитесь… в томограф…
Осторожно вытаскиваю ножичек, осторожно думаю, если эта тварь обернется, полосну ножом по горлу…
Отчаянно вспоминаю.
Коган спрашивает:
– Ну что… обнаружили что-нибудь?
– Пока нет… смотрю на парочку эту, показатели все в норме…
– Гхм… ну ладно, завтра вскроете их.
Меня передергивает:
– Они что… умерли?
– Нет ещё. Вы их сами убить можете?
Хочу сказать нет, тут же понимаю, чем это кончится, отвечаю:
– Сделаю.
Кап…
Кап…
Кап…
Кап…
Просвет в глубине туннеля.
Чувствую, как безумие постепенно начинает отпускать, нелюди впереди меня становятся чуть больше похожи на людей. Вот это самое страшное, когда становятся почти-почти похожи, мозг окончательно сходит с ума, не понимает, кто перед ним, человек, или кто.
Вспоминаю.
Вхожу в комнату, два тела расплетаются, с ненавистью смотрят на меня, парень уже готовится послать меня далеко и надолго, астучатьтебянеучили…
Не даю ему опомниться:
– Собирайтесь. Пойдёмте. Быстро.
– К-куда?
– Бежать отсюда надо… скорее одевайтесь, и пошли уже…
Парень смотрит на меня осуждающе:
– Ты бы вышел, дай девчонке одеться-то…
Выхожу. Даю девчонке одеться. Отчаянно соображаю, как я их отсюда поведу, через заброшенный туннель метро, или я еще не насколько сошёл с ума…
Выходим из туннеля в моросящий дождь.
Сжимаю лезвие, чувствую, если эта тварь обернется, не удержусь…
Тварь оборачивается.
– Ну, спасибо, выручил нас… тебе-то за это ничего, бошку не оторвут?
Лезвие.
У меня в руке.
А потом я наброшусь с ножом на девчонку, она первая обернулась, а парень это увидит, и кинется защищать, я уже знаю, он под нож кинется её защищать, и мы с ним сцепимся, потом будем лежать в лужах собственной крови, я ещё успею увидеть, как девчонка обнимает парня, впивается губами ему в губы, парень торопит девчонку, беги давай, беги, пока не заловили тебя. Потом у меня всё померкнет перед глазами, или наоборот, будет яркая вспышка, не знаю, ни разу ещё не умирал.
Так будет.
Я уже знаю, что так будет.
Впрочем, не обязательно. Впрочем, есть у нас ещё один шанс, совсем крохотный шансишко, но есть…
…если Коган отключит луч.
Скажете, черта с два он отключит луч? Вот я тоже так думаю, что черта с два. Но может быть, и отключит, если успеет прочитать мой последний…
ОТЧЕТ
Довожу до Вашего сведения, что можно совершенно не беспокоиться о том, что во время боевых действий повторится история с Зауральском, и кто-то останется в живых. Я совершенно точно установил, что выживание двух экземпляров, А (ж. пол) и Б (м. пол) – это редчайшее исключение. Я бы сказал, что такие вещи случаются раз в тысячу лет…
Несозданный город
Ближе к вечеру город снова расправляет свои щупальца. Город. У города нет названия, нет имени, никто не дал ему такового при создании, потому никто его не создавал.
Город просыпается ближе к заходу солнца, выпускает длинные улицы, насколько хватает глаз. Ждет одиноких путников, заплутавших, сбившихся с пути, не доехавших до дома. Три девчонки останавливаются перед городом, а давайте в город махнём, да ну, страшно, да чего страшно, брешут всё, ничего там страшного нет. Мужчина едет по дороге, бак почти пустой, – сворачивает в сторону города, надеется добраться до ближайшей бензоколонки, и сразу же вернуться.
Одинокий путник спускается с холма. Сегодня он далековато ушёл от дома в маленьком городке, он не видит свет окон своего дома, – два окна внизу, где холл, два сверху, где спальня отца и его комната, одно в мансарде, где живет сестренка.
